5 ноября каждого года для меня – особый день. Это – день рождения моей мамы, Светланы Марковны Ротштейн.

У моего дедушки были трое дочерей, поэтому для того, чтобы фамилия не исчезла, ни мамина старшая сестра тетя Мила. ни мама, вступив в брак, не стали менять фамилию. Мама никогда не жалела об этом. Даже тогда, когда году в 1976 она из-за еврейской фамилии не смогла защитить кандидатскую диссертацию. Мне. В те годы ребенку, было не очень понятны ее расстройство (и чего переживать из-за какой-то диссертации? В конце концов это же не двойка по математике!), но, помню, что для мамы это был шок.

Когда мне было 14 лет родители развелись. Мы с мамой жили в Пушкино, а папа жил в Москве на ул. Вучетича, где получил комнату от работы. Мама с папой отношения тогда не поддерживала но тщательно следила за тем, чтобы я не забывал отца и навещал его. Наверное, если бы они тогда не развелись, то судьба их сложилась бы иначе.

Когда мне был 14 лет, произошло еще одно малоприятное событие: мама взяла меня в поход в Карелию, мы находились на тур базе на Кончозере, я отправился рисовать старинные карельские дома, заблудился, и вместо 8 часов вечера вернулся только к 6 утра. Мама в слезах ждала меня на берегу озера.

Когда я отправился в армию, мама приехала к мне в учебку под Ленинградом. Мы провели с ней часов пять. Это был самый счастливый день в моей армейской жизни. Затем, уже почти через год, она приехала ко мне в Германию (я служил в Шенавском полу в Лейпциге). Маму гостеприимно принял у себя дома мой командир и чудесный человек капитан Кондауров. Помню мне дали увольнение и мы отправились с мамой в Дрезденскую картинную галерею.

Мама очень любила путешествовать и пристрастила к дальним путешествиям и меня.

В 1989 году у мамы обнаружили рак. Уже после операции, став инвалидом и пенсионером, она занялась бизнесом, научилась водить машину, кататься на горных лыжах… Ее первый бизнес был таков: мама купила штук 20 заготовок матрешек, сама их разрисовала, отвезла в Турцию, продала, что –то купила в Турции, привезла в Россию. Сейчас люди как-то насмешливо –снисходительно вспоминают челноков с огромными полными товаров сумками. Мама стала одним из таких челноков: таскала жутко тяжелые сумки, развозила товар по магазинам, выходила в 5 утра на Петровско-Разумовский рынок, чтобы самой что – то продать.

Вырученные деньги она вкладывала в бизнес, помощь родственникам и друзьям, помогала Комитету за гражданские права, когда у нас были перебои с деньгами. Все связанное с нашей организацией вызывало у нее доверие. Она не могла и предположить, что от Комитета за гражданские права к ней может прийти беда. Поэтому, наверное, и своему убийце, 22-летнему отморозку Антону Соколову, которого я за месяц до этого взял на работу и который, пока я был в отпуске, меня обворовал, она сама открыла дверь.
Когда мама погибла, я решил собрать воспоминания о ней. Десятка полтора людей готовы были о ней написать. Хотел издать ее стихи, заметки о путешествиях, опубликовать ее рисунки. Но так до сих пор ничего и не написал. Между тем, через 3 ода после мамы, ушла из жизни ее старшая сестра тетя Мила.

У меня в кабинете – 2 мамины фотографии. А еще – 2 старые люстры, которые моя мама подарила Комитету лет назад. Сотрудники все предлагают мне из выбросить. Сменив на что – то более современное. Но я не хочу, и не могу.
Сегодня мы, одиннадцать человек, побывали на Ивантеевском кладбище, где моя мама похоронена.

***

Как-то раз я приехал к маме на могилу с одним пареньком. Паренек был хорошим человеком, обучал танцам и водил в походы мальчишек и девчонок из детских домов (хотя в свое время немало крови попил у собственных учителей). Но был у него в те времена один изъян: по своим убеждениям паренек этот был фашистом и антисемитом. И мы с ним приехали на еврейское кладбище. А он впервые оказался на еврейском кладбище. Идя к маминой могиле, я рассказывал ему о тех людях, что похоронены здесь, о которых я знал. Мои рассказы произвели на него сильное впечатление. Наконец, мы дошли до маминой могилы. Постояли. Убрали упавшую листву. Вдруг выражение его лицам изменилось. «Что случилось?» - спросил я его. «Ничего», - ответил он. Когда мы уже были на автобусной остановке, он сказал мне, что ему показалось, что моя мама говорила с ним по-немецки. При этом он достаточно точно описал мне ее голос. «Ты очень впечатлительный, - сказал я ему, - мама не знала ни похожего на немецкий еврейского языка идиш, ни немецкого. Она изучала английский». А вот сегодня, посетив могилу мамы, я вспомнил, что незадолго до смерти она действительно планировала начать изучать немецкий язык.